Она снова сидит, поджав под себя ноги, прислонившись к подлокотнику дивана. Ее волосы ниспадают на плечи. Она что-то напевает среди разбросанной по комнате музыкальной литературы. Широкие французские шторы пропускают то немногое, что дарит нам солнечный свет, в нашу гостиную, открывая вид на сад, в котором все еще есть редкие пятна снега. От этого ее волосы пламенеют, как золотистый ореол.
Диван — любимое место Лекси для занятий музыкой. Она одарена, и если бы она посвятила себя этому, то могла бы стать великой. Но Лекси это не нужно. Лекси любит, когда у нее одновременно много интересов. Она говорит, что это заставляет ее чувствовать себя живой и что ей скучно без частых переключений внимания.
Конечно, я пристрастна. Она моя сестра, но она действительно хороша. С другой стороны, а кто же я сама в сравнению с нею? Рассказывать тут особо нечего. На три года моложе, не такая музыкальная и не такая хорошенькая. И всегда такая желторотая. Я люблю свои книги и свой Mac. Люди всегда говорят мне гадости по этому поводу – мол, девушка, которая занимается программированием. Мои технические способности всегда замечают куда позже, чем мою грудь.
Не важно, я использовала школу и университет как проводник к тому, что я хотела, — а это была карьера, связанная с гаджетами. Я вела хозяйство в нашем доме, а Лекси мечтала о замках и принцессах. Лекси огорчает меня, говоря, что я должна больше заботиться о своей внешности. Иногда я это делаю, но в основном это волосы, собранные в хвост, и этого достаточно. Все остальное было бы пустой тратой времени. Я редко общаюсь с кем-то, кроме нескольких близких друзей.
Спина болит — плохая осанка. Сидеть за столом — это глупо; высота не подходит для ноутбука, и я всегда получаю от него усталость в шее. Но в этой части дома тепло, и всегда есть шанс, что Лекси начнет что-нибудь играть. Это мое любимое занятие — слушать, как она играет. Это заставляет тени по краям моей жизни на некоторое время исчезать.
Наши родители погибли в автокатастрофе, когда мне было пятнадцать. Лекси тогда только что исполнилось восемнадцать, и она собиралась отправиться в университет, но она осталась, чтобы убедиться, что со мной все в порядке, и перешла на заочное обучение. С тех пор мы были всегда вдвоем, за исключением визитов родственников и семьи Маккинтош, которая помогала нам сразу же после случившегося с родителями…
Мама всегда была мудрой и позаботилась о том, чтобы у нас было достаточно средств, чтобы оплатить дом и получить высшее образование. Лекси работала официанткой, чтобы подзаработать, а я, когда училась, делал небольшие сайты для местных компаний. Мы были в порядке, если не считать шрамов на душе. Лекси лучше меня борется с этим, потому что у нее душа художника. Что касается меня, то я просто запихиваю эту боль глубоко внутрь себя и стараюсь не открывать шкатулку, в которой она лежит. Это все еще слишком больно, поэтому я стараюсь оставить боль в покое. Иногда я почти забываю, что она вообще существует.
— —
— Хочешь чаю, Лекси? — окликаю я.
Ответа нет — она явно глубоко погружена в то, что напевает. Я ставлю на стол чашку для нас обоих, делаю себе кофе и ромашку для нее. Лекси обожает травяные чаи, а я стараюсь, чтобы полка шкафчика для чаев был всегда полна. Одна из маленьких вещичек, которые я делаю для сестры. Мама тоже любила ромашку. Этот запах всегда напоминает мне о ней.
Ожидание, пока он заварится, дает мне (в некотором смысле нежелательное) время подумать. Наш дом большой, и он почти не изменился с тех пор, как ушли из жизни мама и папа. Я заняла папин кабинет (в основном из-за его прекрасного антикварного стола и кожаного кресла) и превратила его в свою тихую комнату. Но мы все еще спим в наших старых комнатах. Каждый раз, когда мы говорим о переустройстве дома, все заканчивается тем, что мы ничего не делаем. Вот так мы и живем: Лекси со своей музыкой и увлечениями, а я со своим кодированием, бегом и лазанием…
Я бросаю использованный пакетик для чая в ящик для компоста и несу чашки в гостиную.
— Лекси?
Она вздрагивает, потом поднимает глаза и улыбается.
— Извини, Робс. Снова собирание старых мыслей.
Она убирает нотную тетрадь с колен и берет кружку.
— Спасибо. Мне нужна была чашка чая.
— А какие же мысли ты собирала? — дразняще спрашиваю я.
— Никого особенного, — отвечает она. — Просто подумала, что мне надо прогуляться или что-нибудь в этом роде.
Это довольно необычно для нее, потому что Лекси — домоседка, которая чувствует, что хороший день — это когда можно сидеть в саду под деревом.
— У меня есть один маршрут для приятной легкой прогулки…- с надеждой предлагаю я.
— Да? — заинтересованно переспрашивает Лекси.
— Да, вниз по реке и через старую плотину. Посередине есть несколько камней, на которых я люблю сидеть.
— В такую погоду? — спрашивает Лекси.
— Ты же знаешь, что холод меня не беспокоит, а на улице приятно побыть на ветру. Хочешь, я пойду с тобой и покажу?
Лекси прикусывает губу, потом улыбается.
— Ага. Пошли! Мне нужен свежий воздух.
Мы хватаем шляпы и пальто и натягиваем кроссовки. Март в нашей части страны все еще холодный, с частыми дождями, а иногда даже снегом. Поэтому мы тепло укутались, прежде чем отправиться в путь. День в основном пасмурный и дует легкий ветерок, но иногда пробивается солнце, и это прекрасно.
Наш дом — часть тупика, который граничит с лесом, и поэтому мы выходим через сад и старую деревянную калитку позади. Я замечаю, что березы начинают распускаться. Но в основном я просто наблюдаю за Лекси. Она идет с грацией танцовщицы, заставляя меня чувствовать, что я тащусь. Один из ее прежних бойфрендов как-то назвал ее Эльфийкой; у нее и вправду такой вид. Хотя эффект слегка портит выцветшая розовая вязаная шапочка, которую она натягивает на голову.
— Далеко еще до плотины? — спрашивает она.
До сих пор мы шли молча.
— Минут десять, наверное. Километр или около того, — отвечаю я. — Я могу пройти это расстояние минут за пять.
— Ну ты даешь, — отвечает она со смехом.
Для нее моя физическая активность всегда была предметом шуток. Лекси встает раньше меня, но я всегда нахожу ее завернутой в одеяло на диване, когда отправляюсь на утреннюю пробежку. Лекси ест, как воробушек, и у нее стройное телосложение. Мне же приходится много работать, чтобы держать свой вес в рамках.
— Некоторые из нас родились не с теми генами, — бормочу я.
Мы оба смеемся, она — свободно, а я — несколько смущенно. Я украдкой бросаю на нее быстрый взгляд; она улыбается и смотрит вдаль, пока мы идем. Несколько прядей волос выбились из-под шапочки, отчего она выглядит еще моложе.
— Походи с мое, и у тебя будет свой пресс, — отвечаю я.
— Фу, в спортзале? Нет, спасибо. Слишком много жутких стариков.
Лекси обожает, когда за ней наблюдают. Как ни странно, ей нравится быть солисткой. Так что это ситуативно, сложно, как и у нас обоих.
— Большинство из них нашего возраста, Лекс.
— Прекрасно. Слишком много жутких мужчин. Ползучий центр. Шатающиеся мужчины и дети в плохо сидящих толстовках, пытающиеся быть похожими на Шварцнегера.
Она говорит это с иронической усмешкой. Лекси прекрасно владеет языком и любит играть со словами. Иногда мне удается заставить ее почитать мне, и это одно из моих любимых занятий с ней. Мы вдвоем провели много зимних вечеров. Мы сомкнули наши ряды, как только остались одни, и редко допускали кого-то еще в наше пространство надолго. Это стоило Лекси нескольких бойфрендов. Но, по правде говоря, я думаю, что у нее также есть изгиб души, который делает ее счастливее самой по себе.
— Они просто ищут кайф любви, — нараспев говорю я.
Она фыркает, берет меня за руку и подходит ближе. Иногда наши бедра соприкасаются.
— Разве нет?- спрашивает она.
— Разве что?
— А ты ищешь любовь?
Я сбиваюсь с шага и спотыкаюсь. Она дергает меня назад, прежде чем я успеваю встать лицом к лицу.
— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я немного взволнованно.
— Мне просто любопытно. Ты уже совсем взрослая. И все же я никогда не видел тебя ни с кем и даже не интересовался тобой.
— Лекси… — неловко начинаю я.
Лекси любит совать нос в чужие дела, но в этой области она никогда раньше не копалась.
— Выкладывай, Робс. Мне скучно, я неугомонна, у меня страсть к путешествиям, и отчасти это из-за того, что я не знаю, счастлива ли ты.
Некоторое время я иду молча. Я чувствую, что она смотрит на меня.
— Робин Эмили Блейк, я задала тебе вопрос.
Она никогда не называет меня полным именем, если только не говорит серьезно. Я вздыхаю.
— Я ни с кем не встречаюсь, — стараюсь ответить нейтрально.
— А почему бы и нет?
— Потому что, — фыркаю я.
— А почему? – тянет она голосом.
Я не могу удержаться и смеюсь. У Лекси такая манера звучать невероятно мило и очаровательно. Я бы сравнила это с тем, как котенок требует внимания. Я бессильна против этого, и она это знает.
— Потому что я никогда не встречала никого, кто бы меня интересовал, — отвечаю я. — Лекс, я училась в университете с классом социальных неудачников, которые не могли видеть дальше того факта, что у меня было две Х-хромосомы. Я работаю с кучей милых людей, которые едва начинает расти борода (тут она делает сочувственное лицо).
— Я занимаюсь гимнастикой и бегрм. Для меня это как выход для разочарования, а не как способ принять участие в мясном рынке. А мои партнеры по скалолазанию, хоть и потрясающие, но именно такие, партнеры.
— Значит, никаких мальчиков, — констатирует она.
— Нет, мальчики, нет.
Мы идем еще немного.
— Значит, девочки?- озорно спрашивает она.
— Лекси!- говорю я и толкаю ее.
— Я так и знала, что это девчонки! — смеется сестра.
— Черт возьми, Лекс, перестань дразнить меня!
Она уклоняется от моей попытки ударить ее, поднимает руки в знак капитуляции, а затем возвращается ко мне, снова беря меня за руку. Мы идем дальше, а я слушаю ветер и думаю.
Был парень, который однажды попытался. Джеймс, человек, которого я встретил в первый год социальной работы в Университете. Он был забавным, но это довольно быстро сошло на нет, потому что меня явно не интересовало ничего, кроме дружбы. Часть меня была рада, но постоянный флирт утомлял. Я никогда не увлекалась мужчинами. Да, они забавны, и некоторые из них (например, мои альпинисты) невероятно хорошо сложены и привлекательны. Но я никогда не чувствовал этой искры.
Впервые я обратила внимание на девочек, когда мне было 12. Я была неуклюжей веснушчатой девушкой, которая не вписывалась в «сахар, специи и все хорошее». Я скорее буду играть в футбол, чем учиться быть культурной. Я скорее окажусь по пояс в болоте, чем в платье. Это выделяло меня и делало мишенью для насмешек во всей школе. Потеря мамы и папы сделала все в миллион раз хуже, потому что у меня больше не было ни одного из них, чтобы слушать меня или держать меня, пока я рыдала.
Но у меня была Лекси. Я рассказывала ей все. То есть все, кроме этого.
— —
Мы добрались до плотины, и я останавливаюсь и делаю глубокий вдох, отбрасывая прочь свои мысли.
— Вот мы и пришли!- воскликнула Лекси.
Я бросаю на нее взгляд. Она оглядывается вокруг с неподдельным интересом. Я сажусь на корточки, снимаю ботинки и носки, затем закатываю походные брюки. Лекси с удивлением наблюдает за тем, как я, морщась, делаю шаг в воду (все еще холодную в марте!) и осторожно иду от камня к погруженному камню к большому валуну на треть пути в реку. Хотя ширина реки не превышает десяти метров, она по-прежнему быстра, глубока и полна форели; иногда можно увидеть, как рыба порхает между скал. В плотине выше по течению есть рыбная лестница, и вода бурлит над ней.
Я люблю шум воды и шум ветра в деревьях. Поэтому я считаю плотину и насест ниже по течению своим личным убежищем. Я прихожу сюда, чтобы подумать, и чаще, чем мне хочется признаться, погрязнуть в жалости к себе.
— Как вода? — спрашивает она.
— Холодная, — отвечаю я.
Она снимает туфли и стоит на берегу реки с сомневающимся видом.
— Не будь дурочкой, — кричу я. — Это тебя не убьет.
Она осторожно заходит в реку. Под поверхностью воды видны широкие плоские скалы, так что ошибиться трудно, но пересекать их надо осторожно. Я протягиваю руку и подтягиваю ее к насесту.
— Добро пожаловать на мой трон! — говорю я с насмешливым поклоном.
— Если я влезу на трон, то я сяду в него основательно! — смеется она и садится.
Я плюхаюсь рядом с ней, и мы дружески прижимаемся друг к другу. Нет никаких звуков, кроме ветра и воды. Это прекрасно. Плечо Лекси тепло прижимается к моему.
— С чего вдруг тебе понадобилось совать нос в мою жизнь? — спрашиваю я через некоторое время.
— Я беспокоюсь о тебе, — отвечает она. — Всегда любила и всегда буду любить.
Я фыркаю.
— Я уже большая девочка и могу сама о себе позаботиться.
— Я знаю. Но ты всегда будешь моей младшей сестрой, и я все еще чувствую ответственность за тебя, — говорит Лекси.
Я хмурюсь.
— Лекс, ты вырастила меня и отполировала. Тебе не нужно тратить энергию, беспокоясь обо мне. У меня отличная работа, друзья, и я в полном порядке.
Она опускает голову на колено и снова смотрит на меня.
— Ты уверена? — тихо спрашивает она.
Слова «Конечно» застревают у меня в горле. Почему-то я думаю о маме. Не успев ничего с собой поделать, я начинаю плакать.
— Черт побери, Алексис! — рычу я, яростно вытирая лицо. — Почему ты не можешь просто оставить меня наедине с моими ранами?
— Потому что это не в моем характере, — тихо говорит она.
Она снова садится и обнимает меня, притягивая к себе.
— Признайся, Робин. Я знаю, что ты несчастна. Я наблюдаю за тобой дольше, чем ты думаешь, и вижу, что ты не совсем там.
— Я не хочу об этом говорить.
— Тебе нужно открыться кому-нибудь, Робс.
— Нет.
Она вздыхает, и некоторое время мы снова сидим в тишине, если не считать моего сопения, когда я пытаюсь восстановить самообладание. Лекси что-то напевает, кажется, из Дворжака. Медленно я снова успокаиваюсь. Вода всегда помогала мне.
— Мне одиноко, — вдруг говорит она.
— Почему? — осторожно отвечаю я.
Лекси почти не делится тем, что происходит у нее в душе, но я читаю ее настроение по ее телу и музыке. У меня это хорошо получается.
— Просто так есть. Я скучаю по маме, папе и двоюродным братьям. И по Эндрю тоже, — тихо говорит она.
— По этому жульническому мешку с кишками? — восклицаю я, не веря своим ушам.
Она улыбается маленькой грустной улыбкой.
— Да, он. Он был хорош для меня, Робс.
— Кроме тех случаев, когда он изменял тебе.
— Ну да. Я все еще скучаю по нему, — вздыхает она. — У него были такие красивые сильные руки, и он так хорошо целовался.
Я корчу гримасу, и она ухмыляется.
— Боже, Алексис. Я бы скорее представила, как ты целуешься с Тони Блэром, чем с Эндрю.
Мы тихо смеемся. Она прислоняется ко мне головой, и мы снова замолкаем.
— У него тоже был отличный язык… — шепчет она.
Я чувствую, что краснею. Всегда была, всегда буду, я могу осветить комнату, когда мне неловко.
— Алексис!- восклицаю я.
— Серьезно, Робс, тебе двадцать один год, и ты так краснеешь? Да что с тобой такое? — шутит она.
— Я просто… Я не… ууу… Я не хочу знать таких вещей! — задыхаюсь я, смеясь.
Но я лгу, потому что внезапно в моем сознании возникает видение моей сестры и Эндрю. Я вздрагиваю.
— Ты когда-нибудь была с парнем, Робс?- спрашивает она с любопытством.
— Тысячи раз, — саркастически отвечаю я. — Это все равно что бросить сосиску в коридор.
Ее глаза расширяются. Она подавляет фырканье, а затем разражается смехом. Я благословляю своих друзей-альпинистов за мой расширенный словарный запас и невероятно грязные образы, которые я теперь могу вызвать.
— О боже, Робин. Это самое отвратительное, что я когда-либо слышала от тебя, — хихикает она.
Я присоединяюсь, не в силах сдержаться, и мы погружаемся в гиканье какофонии, полностью наслаждаясь образом, который я только что выпустила на волю.
Наконец-то мы иссякли со смехом. Мне удается сделать глубокий вдох и снова сесть.
— Мне это нравится, — говорит она. — Просто разговаривать с тобой.
— Мне тоже, — отвечаю я. — Мы делаем это недостаточно. Я совсем погрязла в «сети и работе».
— И в моей музыке тоже, — соглашается она. — «Корабли, проходящие в ночи, ты и я».
— По крайней мере, у нас один и тот же порт приписки.
Она улыбается в знак согласия и толкает меня плечом.
— Пойдем, Робс, солнце скоро сядет, и мне становится немного холодно.
Мы возвращаемся на берег реки, натягиваем носки и ботинки на мокрые ноги, а затем, хлюпая, возвращаемся домой в расслабленном темпе. Лекси снова напевает; она редко бывает по-настоящему молчаливой. Я слушаю, но не могу распознать мелодию, которую она напевает. Поэтому я развлекаюсь, высматривая белок и прислушиваясь к звукам леса вокруг нас.
Довольно скоро мы дома, и это хорошо, потому что с северо-запада начали сгущаться тучи, и свет угасает…
